|
Излюбленные авторы
|
|
| lamoisha | Дата: Среда, 20.07.2022, 12:07 | Сообщение # 1 |
 Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| На сегодняшний день их трое:
Сергей Сомов
Сергей Серёгин
Александр Бессонов
Кирилл Ситников
Очень я люблю их рассказы и не хочется, чтобы пропадали в этом неверном, обманчивом ынтырнете. А ведь они, ..... пишут именно там. Хотя есть изданное, но кто же помчится ленивой джёппой покупать? Не я.)))
А тут - и весело, и поучительно, и библиотешно)))
А я скажу всем графоманам - Здесь вам рады! 
Графоман - графоману и поможет, и подсвистит.)
Да и всё кругом - что?
Оно же этсамое. Из оттудова вышло и туда и уйдёт.))
Главное - шоб нравилось!
И из слова "любительство" ничего плохого же не может выйти.
Потому как "любовь", от любви и для любви)
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Пятница, 07.07.2023, 07:39 | Сообщение # 61 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Слава Сэ
О чудесах перевода
В детском саду с немецким уклоном наняли воспитательницу из Германии. В ней всё было прекрасно — опыт, фигура, хлыст, знание военных маршей.
Из недостатков, она не знала русского. А родители не знали немецкого.
Собственно, рассказ окончен.
Понятны коллизии, предслышится и развязка, в которой знамя победы втыкают педагогу куда заслужила.
Но я всё равно изложу весь рассказ, ибо наибольшее потомство оставляют самые нудные мужчины, а это как раз я.
Матери одного мальчика казалось, что воспитатель не должен так клацать зубами в приветствии, даже с учётом немецкой фонетики. Ощущение было, словно Димочкой недовольны.
Для уточнения контекста наняли мою дочь Марию. Она знает почти весь немецкий, русский и многое из мата.
Стороны сошлись на нейтральной полосе, в песочнице, под грибком. Воспитательница напала первой, совсем как 41-м.
— Ваш сын не умеет себя вести! – сказала она — На уроках он прячется под стол, катается по полу и визжит. Это неприемлемо! Вон из нашей немецкой культуры!
Мария чуть смягчила перевод. Она сказала так:
— Ваш Димочка — чудесный, умный мальчик. Настоящий жизнелюб. Не легче ли ему будет в русском садике, среди себе подобных?
Димина мама тоже пришла в песочницу не ради поцелуев с языком. Она была готова взять рейхстаг, унести и потом смонтировать у себя на даче. Она сказала:
— В том-то и дело, что Дима умный! Это у вас занятия тупые! Ребёнку скучно!
Дочь Мария не выносит ругани. Она и эту фразу смягчила.
Сказала:
— Нам очень нравится ваш садик. Посоветуйте, как развить усидчивость!
Разговор длился целый час.
Мария в одиночку, как скользкий Штирлиц боролась за мир, переводя педагогику с языка десантно-штурмовых бригад на язык играющих в траве щеночков.
Приведу ряд примеров.
Сначала реплики немки:
«Его боятся даже психиатры» — «Мы очарованы его харизмой».
«Бить горшком детей, это что?!» — «Он несомненный лидер».
«Он всех достал, он идиот!» — «Его смех как колокольчик»
«У него руки, голова, поведение, всё из ж.пы» — «Ему с трудом даются прописи».
Реплики мамы:
«Ваше место в лагерной охране!» — «Мы благодарны за терпение!»
«Я плачУ по шесть сотен в месяц не затем чтоб слушать этот бред» —«Кто ищет — вынужден блуждать, как сказал великий Гёте».
Постепенно мать убедилась, дело всё-таки в фонетике.
У немцев даже слово «бабочка» (Schmetterling) звучит как Panzerkampfwagen IV, средний танк. И выражение лица под стать.
А над прописями правда, надо поработать.
Немка тоже подметила, как много скрыто теплоты и смирения за суровым обликом восточных славян.
Маша получила за работу вместо двадцати евро пятьдесят и шоколадку.
Стороны почти полюбили друг друга.
Разве что Димочка был выпорот на всякий случай тем же вечером.
Слава Сэ
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Вторник, 11.07.2023, 15:06 | Сообщение # 62 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Злобный Зотов. Георгий)
Сексуальные скандалы в разных странах мира.
1. Британия. Министр обороны 15 лет назад потрогал коленку сидевшей рядом с ним коллеги. Посыпает голову пеплом, разжалует сам себя в солдаты, уходит в отставку, жена бросает, становится геем, не помогает. Пьёт. Не помогает. Становится защитником прав животных. Соседи понемногу начинают здороваться, но с презрением. Меняет пол. Соседи не узнают и радостно здороваются. Возвращается в Минобороны. Там его трогают за коленку. Ждёт 15 лет и рассказывает прессе. Министерство закрывают за ненадобностью, ибо скопище извращенцев.
2) Северная Корея. Товарищ Ким Сон Нам на военном совещании о нанесению ядерного удара по США нежно потрогал лампас товарища Ким Хванг Ина, но это увидел товарищ Ким Чен Хуй и донёс Ким Чен Ыну. Военный трибунал признал товарища Ким Сон Нама виновным в шпионаже на все иностранные разведки, поскольку только моральный урод в трудное для страны время трогает лампасы соседа, и приговорил к расстрелу. Товарища Ким Хванг Ина тоже расстреливают за незрелость и флегматичное восприятие провокации ЦРУ. Присутствующих на заседании тоже, чтоб не разглашали.
3) Индия. На конференции по экспорту бананов министр Сингх, поддавшись влиянию марихуаны из Гоа, станцевал разнузданный танец по отношению к коллеге - зам.министру Сапарвати. Та ответила танцем, чтобы он уважал женщин, имитируя движения скалки, и утюга, несущегося в ебло. Подлый Сингх раздевается и танцует разнузданный стриптиз, что вообще не в стиле индийской культуры. Разрыв шаблона. Возмущённо танцует правительство, выкаблучиваются президент и премьер. Танцуют правозащитники. Лишь международные послы не танцуют, и на них смотрят, как на мудаков. В конце уже все забыли, зачем танцевали, что и где в принципе.
4) Россия. На кормлении в питомнике медведей сторож Петрович, будучи в хорошем настрое, играет на балалайке и предлагает медведице выпить водки. Медведица соглашается. Через 15 лет Петрович просыхает и с удивлением понимает, что женился на медведице, пусть и неофициально. Они живут как муж и жена - более того, она его содержит. Обвиняет медведицу в сексуальных домогательствах. Медведица пытается его съесть, но давится балалайкой. Петрович умирает от укусов, животное - от сепсиса, вызванного балалайкой. Историю экранизируют в свойственной нашему кино чернухе.
5) Франция. Президент игриво трогает министершу за коленку, и далее они горячо уединяются в туалетной комнате. Тут к нему подходят три женщины вице-премьера, и публично бьют по морде, ибо он уже с ними спал. Подходит уборщица, и бьёт его по морде. И официантка подходит. И личный водитель, блондинка. Морда президента распухает. В конце все мирятся, и происходит оргия. Президент сачкует, сбегает к тайной пассии из фотомоделей или журналисток. Все разгневаны.
(с) Zотов
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Понедельник, 17.07.2023, 03:18 | Сообщение # 63 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Олег Бугач
У нас во дворе живёт дурочка.
Наташа–дурочка. И все её знают. И относятся к ней соответственно: презирают, но дорожат ею, потому что рядом с нею так приятно чувствовать себя полноценным человеком. А иногда даже и – хорошим. Это если мальчишки начнут приставать к ней и дразнить. А ты возьмёшь, да и прикрикнешь на них. И сразу почувствуешь, что сделал доброе дело. И даже будто бы выше ростом стал. И стройнее. И такой вот, слегка счастливый, пойдёшь себе дальше. А мальчишки ведь только сделали вид, что испугались тебя и отстали. Когда ты скрываешься за углом, они с ещё большим азартом начнут к ней приставать: строят ей рожи и, если повзрослее, то ругаются на неё тяжёлыми, как утюги, грязными словами.
Она почти сразу начинает плакать. Плачет тихо и вытирает слёзы рукой, размазывая их по скулам и щекам, низко при этом опустив голову. А сама идёт дальше. И если уж совсем невмоготу станут их оскорбления или даже кинут в неё камнем или палкой, от которых она и не уворачивается, она только скажет:
– Зачем вы меня мучите? Отпустите, пожалуйста, деточки, ведь вы же хорошие. Мне мама говорила, что все детки ангелы. А ангелы не могут бить человека… Отпустите, меня мама дома ждёт.
Мама её действительно ждала. Действительно, – дома. Она уже года три как совсем не ходила и всё лежала в углу своей комнаты на первом этаже и через окно смотрела на ствол клёна, росшего прямо напротив. И всё ей казалось, что живёт она у подножия этого дерева.
Только благодаря Наташке и жила, потому что пенсия у неё маленькая, а Наташка, помимо своей пенсии по инвалидности, ещё и зарабатывала: рано–рано утром вставала и во всех окрестных домах чистила мусоропроводы, за что в местном ЖЭКе ей платили какую–то зарплату.
Ходила всегда Наташка с закутанной в платок головой. И платок был всегда тёмным. Только, в зависимости от времени года, он был то тёплым, то не очень, то – совсем не.
Она часто бывала в церкви. И когда однажды, в какой–то из храмовых праздников, мы там с нею повстречались, дождалась меня у храма и заговорила первая:
– Здравствуйте. А я знаю Вас. Вы в нашем доме живёте, в первом подъезде. Я вас часто вижу, как Вы на работу ходите.
Странная была такая непосредственность в уже совершенно взрослом человеке. На вид ей было уже за тридцать. Но вот глаза, большие и распахнутые, были так чисты, что можно даже было их назвать почти красивыми. Имеющий такие глаза, плохого совершить не может.
А потому я ответил и продолжил разговор с нею. И по дороге к нашему общему дому она мне про себя всё–всё рассказала. О том, что папа её толкнул, она упала и головой о стол ударилась . После этого болела, а потом всё никак не могла в школе алфавит выучить. За это её в специальную школу и перевели. А она всё равно потом сама его выучила, потому что книжки любила и читать их хотела. А после того, как папа ушёл от них, мама у неё болеет, что её у Наташи хотели забрать и поместить в дом инвалидов, но Наташа не отдала, потому что голова у неё болит, только когда она долго читает или шьёт. Что шьёт? А для храма покровы всякие и ризы расшивать помогает. А читает что?
– Я про путешествия люблю очень, всякие, – продолжала она. – У меня и свои такие книги есть. Какая самая любимая? А так не бывает, чтобы одна книга – самая любимая. Ведь человек же каждую минуту жизни своей разный: утром – один, а к вечеру, когда устанет и по дому соскучится, то совсем другой. Потому утром ему одна книга роднее, после обеда, когда хочется прилечь где–нибудь в тишине – другая. К вечеру третья. Вот Арсеньев, например, утренний писатель. Миклухо–Маклай вечерний. А Васко да Гама – ночной, на кошмар похожий.
- Почему "на кошмар?"
- Да как же! Он ведь людей не любит, а просто хочет у них истину вырвать. Любой ценой. Пусть даже цена эта жизнью человеческой обернётся. А так только в страшных снах бывает. Наяву быть такого не может…
Когда она узнала, что я много езжу по миру и повидал уже немало стран, она восторженно сложила руки, прижав их к груди, и только выдохнула, а глаза при этом стали ещё краше:
–Расскажите мне, расскажите, какой он, океан!..
И я стал рассказывать, сам не заметив, как увлёкся. Особенно она внимательно слушала, когда речь шла об экзотических странах – Марокко, Тунисе. А когда я рассказал ей, как танцуют танец огня в Индии, прямо на берегу океана, держа на голове пылающую чашу, то словно отсветы пламени того бушевали у неё на лице, озаряя и восторг, и радость, и удивление, и безмерное детское счастье.
– Ты что–то хочешь спросить у меня, Наташа? – сказал я, заметив её неопределённый жест рукой.
– Хотела бы, только перебить вас боялась… А скажите, Сиамский залив, какой он?..
Я не совсем понял вопрос, а потому смотрел на неё и молчал.
– Ну, он правда "светлокожий?" Вода в нём… – помолчала мгновение и, не найдя лучшего слова, продолжила. – Вода в нём "светлокожая?" Это ведь так тайцев назвали кхмеры, жители соседней Камбоджи, когда те приплыли на своих длинных соломенных лодках из Китая, и местные жители, вышедшие их встречать с цветочными гирляндами и с оружием, на всякий случай, увидели, что у людей, выходивших на берег залива, кожа более светлая, чем у них. Они подносили свои руки к рукам будущих тайцев, соединяли их в локте и сравнивали цвет своей и их кожи. И восхищённо цокали языками при этом. Камбоджийцы искренне верят, что с тех пор, как пришельцы поселились по этим берегам, вода в заливе поменяла цвет – более светлой и шёлковой стала, потому что прикасалась к коже тайцев…
Теперь я слушал Наташу, затаив дыхание и боясь спугнуть вдохновение (а было это именно вдохновение!), с которым она рассказывала мне о том, что знала из книг и своих снов.
– А когда Вы в следующий раз поедете? И куда? – спросила она меня, когда досмотрела своё прекрасное видение.
– Теперь только летом. Скорее всего, опять куда–нибудь на восток…
– Знаете что? А давайте я дам вам денег, я много накопила, целых шесть тысяч! И тогда Вы быстрее поедете туда, а потом мне всё подробно расскажете. Я сама хотела поехать, но не могу же я маму одну оставить. Ей без меня будет трудно… очень. А Вы так рассказывали, что мне показалось, будто я это сама видела, своими глазами. Даже – нет… Ваши глаза лучше, потому что своими я бы так… внимательно и правильно всё равно бы не рассмотрела. И Вам, не мне, смотреть на мир нужно, потому что Вы же книги пишете, а их читают многие люди. Значит, они тоже видят Грецию и Израиль, Мексику и Шри–Ланку Вашими глазами…
Расстались мы уже друзьями.
Как оказалось, расстались – навсегда…
… потому что через несколько дней я узнал, что в Наташиной квартире среди ночи выбили хлипкие двери какие–то наркоманы, убили её и мать ради тех самых шести тысяч, которые она предлагала мне…
Если ты есть, Господи, то не спрашивай её, когда она перед тобой предстанет, ни о чём, а найди ей самое лучшее место на облаке в Раю. Пусть вечно покоится там и сверху рассматривает Землю и Людей, которым она ничего плохого не сделала...
Олег Бугач
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Вторник, 01.08.2023, 07:26 | Сообщение # 64 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Марат Ахтямов
***
Хроники антихристовых времен.
Новелла 1. Кредит.
Она несколько раз приходила в себя и снова впадала в забытье, каждый раз пробуждаясь на больничной койке в белой палате. Пока, наконец, в очередной раз, открыв глаза, она не увидала сидящего на табурете мужчину в роговых очках и белом халате. Он улыбнулся ей самой обаятельной улыбкой и сказал:
- Ну, я вижу вы чувствуете себя гораздо лучше, Мария. Можно мне Вас так назвать? Она еле заметно кивнула головой.
- Вот и славненько. Сразу хочу вас обрадовать, вы родили замечательного малыша, мальчика, настоящий богатырь 4800 граммов. Еще одним потребителем кредитов на свете станет больше, хи-хи-хи... Ну а теперь, раз вы так хорошо себя чувствуете, мы уладим ряд формальностей.
- Где мой мальчик? - спросила она еле слышно. - Вы позволите мне его покормить?
- Разумеется, мадам, как только мы уладим одну крохотную формальность.
- Какую еще формальность?
- Ах да, - мужчина в роговых очках состроил сострадательное лицо, - меня предупреждали, что у вас амнезия. Так вот - услуги нашей больницы по родовспоможению стоит больших денег, я не хочу усугублять ваш кредит. Поэтому я предлагаю перед кормлением вашего малыша оформить небольшой договор, о предоставлении маммологических услуг новорожденному.
- Что-что? - спросила она, решив что не расслышала. - Ну, в просторечии - кормилицын кредит. Вы заключаете договор с младенцем на время вскармливания грудью, а, на него, поскольку он только что родился и у него нет ни гроша - оформляем кредит, который он будет погашать, когда вырастет. Клянусь, это к вашей же выгоде. Как только вы его подпишете - банк компенсирует ваши медицинские расходы. Более того, часть его выплат по кормилицину кредиту пойдет вам на пенсию в старости, соглашайтесь, это к вашей же выгоде.
- Вы с ума сошли, я требую, чтобы я смогла покормить моего ребенка бесплатно!
Мужчина в роговых очках расширил свои глаза в ужасе:
- Бесплатно! Увы, у вас и вправду амнезия. Вы не знаете, что бесплатно - самое страшное преступление в нашем обществе! Это выходит, что кто-то предоставляет другому услуги нелегально! по черным схемам! не платя налоги! не беря кредит и не платя отчисления банкам в виде процентов! Вы понимаете, что вы уже наговорили тут на государственную измену?! - голос мужчины в роговых очках начал срываться на визг.
Чуть позже он взял себя в руки и произнес:
-Ну хорошо, - считайте что я не услышал ваших слов или принял их за последствия послеродовой депрессии. Но я вынужден пригласить к вам психиатра, и это на порядок увеличит ваш долг перед банком. Он резко встал и вышел из палаты. Закрыв дверь он обратился к ближайшему банковскому больничному консультанту:
- Сколько долга числится за этой? - он сделал неопределенный жест в направлении палаты , откуда вышел.
- 262 тысячи 666 условных единиц, - елейным голоском ответил служащий.
- А, ну тут значит психиатра звать нет смысла, лимит превышен уже давно. Да еще она отказывается оформить кормилицын кредит... Ладно, передам ее дело в отдел трансплантологии, может хоть они смогут выжать из ее органов хотя бы тысяч сто пятьдесят... совершенно невозможно стало работать...
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Вторник, 01.08.2023, 10:36 | Сообщение # 65 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Фазиль Искандер
Сандро из Чегема
«Наша интеллигенция давным-давно расслоилась на две части. Меньшая ее часть все еще героически остается интеллигенцией в старом русском смысле этого слова, а большая ее часть превратилась в эндургенцию.
Внутри самой эндургенции можно разглядеть три типа: либеральная эндургенция, патриотическая эндургенция и правительствующая эндургенция.
Либеральная эндургенция обычно плохо работает, полагая, что, плохо работая в своей области, она тем самым хорошо работает на демократическое будущее. Понимает демократию как полное подчинение всех ее образу мыслей.
Дома при своих или в гостях у своих всегда ругают правительство за то, что оно не движется в сторону парламента.
Глядя на просторы родины чудесной, нередко впадают в уныние, представляя грандиозный объем работ предстоящей либерализации.
Однако при наличии взятки легко взбадриваются и четко выполняют порученное им дело. Взятки берут в том или ином виде, но предпочитают в ином. Берут с оттенком собирания средств в фонд борьбы за демократию.
Патриотическая эндургенция и ее местные национальные ответвления. Подобно тому как их отцы и деды делали карьеру на интернационализме, эти делают карьеру на патриотизме. Внутри старой идеологии патриотическая идеология существует, как сертификаты внутри общегосударственных денежных знаков.
Обычно плохо работает и плохо знает свою профессию, считая, что приобретение знаний, часто связанное с использованием иностранных источников, принципиально несовместимо с любовью к родине. Элегически вспоминает золотые тридцатые годы, а также серебряные сороковые. Часто ругает правительство за то, что оно превратилось в парламентскую говорильню Это не мешает ей время от времени входить в правительство с предложением пытающихся эпатировать – этапировать.
Патриотическая эндургенция считает своим долгом все беды страны сваливать на представителей других наций. Эту свою привычку любит выдавать за выражение бесхитростного прямодушия.
С восторгом глядя на просторы родины чудесной, в конце концов приходит в уныние, вспоминая, сколько инородцев на ней расположилось. Однако при наличии взятки быстро взбадривается и довольно сносно выполняет порученное дело. Взятки берет в том или ином виде, но предпочитает в том. Берет с намеком собирания средств на алтарь отечества. Судя по размерам взяток – алтарь в плачевном состоянии.
Правительствующая эндургенция. Работает плохо, считая, что любовь к правительству отнимает столько сил, что ни о какой серьезной работе не может быть и речи. Правительствующая эндургенция тоже иногда поругивает правительство за то, что оно, не замечая ее одинокой любви, недостаточно быстро выдвигает ее на руководящие должности.
Эндургенцию двух других категорий ненавидит, но патриотическую побаивается и кое-что ей уступает, боясь, что иначе она отнимет все. Считая свое умственное состояние государственной тайной, с иностранцами никогда не заговаривает, а только улыбается им извиняющейся улыбкой глухонемого.
Глядя на просторы родины чудесной, иногда впадает в уныние, представляя, сколько инакомыслящих может скрываться на такой огромной территории. Однако при наличии взятки легко утешается и довольно четко выполняет порученное дело. Одинаково берет как в том, так и в ином виде. Берет с оттенком помощи вечно борющемуся Вьетнаму.
Любимое занятие – рассказывать, а если под рукой карта, и показывать, сколько иностранных государств могло бы вместиться на просторах родины чудесной...»
Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема» (1989)
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Среда, 02.08.2023, 04:14 | Сообщение # 66 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| ЛИТЕРАТУРА
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…
— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.
— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Среда, 02.08.2023, 04:15 | Сообщение # 67 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.
Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Четверг, 17.08.2023, 08:26 | Сообщение # 68 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Путевые заметки
Поезд Москва-Воронеж. Плацкарт. Проводница громким голосом будит меня:
- Повторная проверка документов!
- Так вы же на входе проверяли!
- Такие правила.
Корячусь со второй полки, достаю паспорт из кармана куртки.
- Странные правила.
- А вдруг провожающие остались…
- Буквально два дня назад ехал из Москвы в Питер на «Красной стреле», один раз на входе проверили.
- Вы ехали в СВ?
- Да.
- Там одна проверка.
- Почему?
- Как правило, богатых никто не провожает.
Мне, почему-то, стало как-то обидно за богатых и очень гордо за себя.
(с) Александр Бессонов
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Воскресенье, 27.08.2023, 08:54 | Сообщение # 69 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Михаил Жванецкий
Так, как раньше, жить нельзя. Теперь – как теперь?
Вопрос на первый взгляд простой: живи, и все. Если выживешь. Договорились, что мы умираем раньше всех. Об этом мы договорились. Умираем, чтобы сконцентрировать, а не растягивать процесс. Умираем раньше, причем намного, иначе договариваться не стоило. Сделать ярче короткую, но яркую – таким бывает экран неисправного телевизора – жизнь и ослепительную точку в конце.
Борьба с населением подходит к концу.
Все от него отмежевались, и народ остался один.
Население, предупрежденное, что никак не пострадает, игнорирует предупреждения.
Борьба с пенсионерами тоже подходит к концу. Давно было ясно, что им не выжить. Им и не надо было начинать. В принципе с ними разговор окончен. Либо они идут в структуры, и вертятся, и крутятся, либо не мешают. Как? – это их дело.
Всем видно, что от любых постановлений правительства они страдают в первую очередь. То есть ничего нельзя постановить. Они парализуют правительство. Как бы ни высказался Центральный банк – опять встревоженные лица стариков. Кажется, у них это единственное выражение лица. Видимо, от стариков надо избавляться еще в молодые годы.
Говорят, что и дети страдают. Кто-то это видел.
Значит, надо избавляться и от них. Детей и стариков быть не должно. Как они этого добьются – это их дело.
Оставшееся население не сможет помешать реформам, и жизнь изменится к лучшему, что она и делает, хотя и незаметно для участников процесса.
Это как часовой механизм. Большая стрелка – законы парламента. Минутная – распоряжения правительства. А ремень от часов – изменение жизни к лучшему. Как видим, они тесно связаны между собой.
Операция отъема денег, проводимая над населением раз в два-три года, болезненна, но необходима. Как кастрация котов. Она их делает домашними и доброжелательными. Кастрированный, конечно, на крышу не полезет и в марте сидит тихо.
Единственное, чего бы хотелось, – чтоб население встретило эту операцию с одобрением. Думается, что третий отъем денег через два года так и будет встречен и никакой неожиданностью ни для кого уже не будет.
А при условии отсутствия стариков, женщин и детей, хотя бы на переходный период, все проблемы будут решены быстро и жизнь станет яркой и короткой без ненужной старости и детства, как и было обещано в начале этого рассказа.
Михаил Жванецкий
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Вторник, 29.08.2023, 10:51 | Сообщение # 70 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Тэффи
(Надежда Александровна Лохвицкая)
Во время Первой мировой войны Тэффи работала сестрой милосердия, много раз выезжала оказывать помощь солдатам на фронт. Рассказ "Ваня Щеголек", написанный Надеждой Александровной в 1915 году под впечатлением от увиденного на войне, - одно из немногих серьезных ее произведений.
"Врач был опытный. Осмотрел раненого номер шестьдесят семь, сказал:
— Отделить и понаблюдать.
Я тоже стала опытная и поняла: «отделить и понаблюдать» значило, что номеру шестьдесят седьмому капут.
— До утра доживет? — спросила я тихонько.
Доктор поморщился, двинул губами вбок, приподнял глаза и ничего не сказал. Это значило: может быть, но вернее, что нет. Мое дежурство кончится в двенадцать ночи. Передам ли я его живым — этот номер шестьдесят седьмой? Его перенесли в уголок около двери — иначе отделить невозможно при нашей тесноте. Он был очень молодой, какой-то весь яркий и горящий.
— Чего они на меня все морщатся? — сердито спросил он. — Думают — я помру? Ничего я не помру. Так и скажи им, что не помру. Выдумали тоже. Некогда мне.
— Что тебе некогда?
— Помирать некогда. Я домой поеду. Пускай смерть за мной всугонь бежит. Я от ей утекну. Я ни за что не помру. Некогда мне. Хочу домой. Дома красиво. Я и сам баской.
Он повернулся, чтобы я видела его лицо. Действительно, красив был. Смуглый, быстроглазый, с сросшимися союзными бровями — будто черная птица раскинула крылья. Показал он лицо свое так просто, словно не его оно, а какая-нибудь посторонняя красивая вещь, что досталась ему случайно, он и радуется.
— Вот, смотри. Ну что тут скажешь?
— Лежи тихо, не вертись. А то больно будет.
— Домой хочу. Все красиво будет. Ничего дрянного не хочу. Прочь его. Раскидаю направо, налево.
Он вдруг раздвинул брови, полуоткрыл рот — словно улыбнулся.
— А видала ты, сестрица, как лебеди пьют? Дикие лебеди. У нас в Сибири много. Не видала? Нужно с подветру тихо подойти, камыш не рушить — ти-ихо. Он ведь не человек, он гордый, близко не подпустит. Тихонько смотри. А он грудью на воду ляжет, а той воды, что все видят да все знают, пить не станет. Он ударит клювом вправо, влево, размечет брызгами, разобьет гладь — гей! — да в самую в сердцевину, в нетронутую, в невиданную, в незнанную, голову окунет. А ты смотри, не дыхни. Он — не человек, он гордый, он не подпустит. Ты не видала? Я видал. А ты говоришь — помирать!
— Что ты, голубчик! Я не говорила. Бог даст, поправишься.
— Пущай смерть всугонь бежит — утекну. Я, Ваня Щеголек, первый бегун, первый игрунок. Мне некогда, мне еще надо на полянку ходить, ведмедя смотреть. Луна светит, томно ему. Лежит на спине, брюхо мохнато, лапы задрал, гнилую корягу цапает. Бренькает гнилье, щепится — брррынь. А ведмедь цапнет да слушает и урлит — уррр… Поет — ндра-вится. А зимой в мерлоге тихо у его. Тепло. Лапу сосет и сны снит. Снит, быдто лапу-то в мед запустил. Сосет. Сладко. А пчелы кругом так и звенят, так и гудят, заливаются. Шевельнулся, проснулся — ан и не пчелы, а собаки, псы человечьи, над мерлогой брешут, лают, заливаются. Страх в живот подступил. Вскочил — и нет ничего. И все сам наснил. Обидится, уляжется, опять лапу засосет; ведмежий покой до весны сладок. А весной вылезет — худой, шерсть мотается, шкура-бура болтается — смехота. А ты говоришь — помирать.
— Помолчи-ка ты лучше, усни.
— Не хочу спать. Некогда мне. Я домой хочу. Лесных-то людей, небось, не видала? А я увижу. Наши-то видали. В тайгу надо подальше да поглыбже, низком, ползком по подкорью, топориком врубаться, векшей продираться, гадючкой прошныривать. А там полянка, а на полянке они и бывают. Сидят, лапти плетут. Как выскочишь на них, сразу гони, пугай, не давай им друг к дружке прицепиться, потому лесной человек кажный об одной ноге. У одного правая, у другого левая. Обнимутся вместе и побегут. И загубить могут христианскую душу. А как не дать им друг до дружки добежать да спариться, тут они на одной ножке прыг, скок да и свалятся. Тогда бери голой рукой, поясом вяжи, домой тащи, а он те и сказки, и песни, и было не было, все. А ты говоришь — помирать. Мне нельзя помирать, мне некогда. Я — Ваня Щеголек, первый бегун, первый игрунок. Пущай она за мной всугонь бежит. Я утекну. Плечи у меня широкие, ноги крепкие, и сам я баской. Ни за что не помру.
В полночь сменили меня. А утром я снова пришла в лазарет. Спрашивать не хотелось. Пошла прямо к тому месту, к углу около двери. Кровать стояла белая, тихая, ровная, застланная чистой, гладкой простыней.
Ровно, гладко… Нету Вани Щеголька.
Кончено.
«…Знаешь ты, как лебеди пьют? Дикие лебеди? Воду нетронутую, невиданную, незнанную?..»
Знаю".
Тэффи на войне
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Среда, 06.09.2023, 13:24 | Сообщение # 71 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Алекс то наш, Бессонов, вышел в чтение модными актёрами. 
Максим Матвеев с рассказом Александра Бессонова Предназначение.
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Среда, 15.11.2023, 12:21 | Сообщение # 72 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Ольга Савельева
Вот, бывает: гости ушли, хозяйка выдохнула: "Слава Богу, всем всего хватило!", села, уставшая, за разоренный стол, который еще предстоит убрать, и доедает фирменный салат прямо из салатницы с мыслью: "Хоть попробую, а то все некогда"...
И салат такой вкусный, и хозяйка такая счастливая... У вас так бывает?
Мы с дочкой сейчас отдыхаем на море.
Ходим к нему утром, когда все шезлонги заняты, и около 8 вечера.
Вечернее море - то же, что и утром, ласковое, теплое, нежное.
Но всё - наше!
Днем народу полно, крики, визги, кукурузные початки под ногами и детские формочки по всему берегу.
- Серёжа, выйди из водыыыыы! Выйдииии, кому сказала!!!!
- Наташаааа, тут кукурузааа! Будешь кукурузу?
Прямо какофония звуков.
А вечером - никого. Ну там парочку человек в разных углах пляжа притаилось.
Я чувствую себя тут вечерами как та хозяйка.
Мы как будто ходим "доедать море с разоренного пляжа". И нам вкусно и счастливо.
Каждый вечер (мы тут всего три дня) я вижу, как вместе с нами приходит к морю интересная пара: взрослый красивый мужик лет 37 и пожилая женщина, у которой явно сильно болят ноги.
Сначала они медленно идут по песку, он ее поддерживает под руку и за талию, а у самой кромки он ставит шезлонг, параллельно морю, и они вместе садятся на него.
Он снимает сначала свои шлепки, потом садится на корточки и помогает ей снять ее ортопедическую обувь, и они с наслаждением погружают ноги в море.
Он очень терпелив, хотя женщина сильно его замедляет.
Наверно, это мама.
Я люблю придумывать судьбы незнакомым людям.
В первый день я была очень счастливая (мы прилетели из холода в тепло, я не могла нарадоваться солнышку) и подумала, что вот этот парень - хороший сын.
Мама вырастила его одна, и он, наверное, любит ее искренне, и вот такими поездками к морю отдает "сыновий долг", но ему не в напряг.
На следующий день я была заморочена проблемами, и внутри жила повышенная тревожность. Я была раздражена, порывиста, хотела быстрее дожить до сна и заснуть, потому что утром должна была наступить определенность.
Увидев эту пару в тот день, я решила, что моя первоначальная версия о них слишком идеальна. Добавим-ка в нее жизненности.
Он, наверное, пережил развод, замешанный на измене, и теперь лечит душу мамой. Мама - единственная женщина, которая не предаст.
Или наоборот, он такой кутила, игрок, бабник, потрепал за жизнь матери нервы не хило, а сейчас, когда ей поставили сложный диагноз с конкретным сроком жизни, он будто наверстывает то, что не успел маме дать, будто извиняется так, привозя ее на море, и это его потребность.
Поэтому мама такая... немножко отрешенная, и выглядит уставшей.
Будто она не с сыном, а на море. А, может, мысленно уже не на море, а где-то ... дальше, глубже.
На третий день к нам присоединились знакомые. Лена и ее дети-погодки.
Они стали играть с моей Катюшей, и Лена подсела ко мне на шезлонг.
- Ужасно тут вечером, да? - поёжилась Лена. - Днем весело, а вечером так безлюдно, будто все вымерли...
- А мне нравится. Наоборот, будто все - мне. Нам. Все море в нашем распоряжении.
- Мы ходим сюда вечерами, потому что мои - неуправляемые. Могут обрызгать кого-то из водных пистолетов... Вчера вон угощались без спроса чужой черешней... Я голос сорвала орать на них...
Я молчу. Обычно я очень контактная, но тут мне почему-то не хочется общаться. Хочется тишины. Я восстанавливаю свой дзен.
Я вчера переживала стресс, а утром сегодня все страшное не подтвердилось. И хотя плохие вероятности позади, чувствую себя... недоверчиво: правда можно выдохнуть? Правда?
Дети бегают по пляжу и визжат...
Лена рассказывает, что на рынке тут работает жулье, все обвешивают и нужно ходить со своим безменом.
И что скидки добиться нереально, упёртные все. И что все заточено на то, чтобы доить туристов на бабки.
В это время как раз опять пришел тот парень с мамой, они сели на шезлонг, стали смотреть на море.
Я улыбнулась им. Нет, может, зря я на них вчера... Может, просто счастливые мама и сын... Радуются морю...
- Смотри, какая пара, - кивнула Лена, наблюдая за ними и добавила. - Наверное черный риэлтор бабку пасёт...
Я с изумлением посмотрела на Лену и вдруг ясно осознала, что внутри каждого из нас встроен свой личный калейдоскоп, сквозь разноцветные стеклышки которого мы смотрим на жизнь. И видим совсем разное, даже глядя в одну сторону...
Но самое главное, что этот калейдоскоп отражает наше внутреннее состояние.
И чистота наших стеклышек созвучна чистоте нашей души.
У кого-то внутри - ясно и незамутненно, у кого-то закопчено обидами, замазано мазутом злости, а у кого-то стекло законопачено ненавистью на весь мир, и через стеклышко ничего не видно, кроме досок - крест-накрест.
И у каждого , главное, коллекция таких калейдоскопов на каждый день.
И утром вместе с одеждой, мы выбираем себе калейдоскоп на сегодня, через который мы целый день смотрим на мир.
И видим. Хорошего сына. Хорошую маму. Плохого сына. Несчастную маму. Или черного риэлтора...
А как все обстоит на самом деле - один Бог знает. Или чёрт.
В зависимости от нашего сегодняшнего калейдоскопа...
Ольга Савельева
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Вторник, 28.11.2023, 06:44 | Сообщение # 73 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Подписалась на какую-то Ольгу Андрееву.
На неё подписаны все мои фебо-прокси-единомышленники.
Вышла на неё случайно с её прошлогоднего текста, который прочла в прошлом году у вообще стороннего ей и мне чела.
Оказалось, что это вот её текст.
Она в нём празднует 60-тилетие В.Пелевина.
Текст Ольги А. мне интересен.
Пелевин - нет.
И это именно тот стррашный рроковой случай, когда "не читал, но ... и не читаю..."
Пусть для меня подольше зафиксированной останется эта позорная нечитательская ситуация.)
А текст мне нравится не биографией Пелевина, а одной фразой из Пелевина.
Угадайте какой?))))
"""Год назад Виктору Пелевину исполнилось 60 лет. Писала к юбилею для Москвич мага.
60 лет назад в Москве родился самый загадочный писатель современной России — Виктор Пелевин.
Виктор Пелевин — это русский Бэнкси. Его категорическое нежелание участвовать в литературной тусовке и даже принимать очередные лавровые венки, которыми его одаривают с завидной регулярностью с момента выхода первого романа «Омон Ра» (1992), может говорить как о невротичности характера, так и о благородном отказе от искушения славой.
В любом случае позиция перпендикулярности мейнстриму в жизни Пелевина стала главным и крайне эффективным способом коммерциализации собственного творчества.
Родившийся в старой московской коммуналке на Тверском бульваре 22 ноября 1962 года, Пелевин сразу оказался в противофазе истории. Небогатая семья интеллигентов, величественный имперский пейзаж старой Москвы и скудный, архаический коммунальный быт — это именно то, что сейчас принято называть детской психологической травмой. Родители выбрали для сына престижную школу в центре, где учились дети партийной элиты. И снова травма — скромный сын рядовых преподавателей оказался в среде детей с почти неограниченными возможностями. Переезд в отдельную квартиру в Чертаново только углубил классовый раздрай, превратившийся в сознании писателя в вечный метафизический конфликт с эпохой. Потом были факультет электрификации и автоматизации промышленного оборудования и транспорта в МЭИ, армия, возвращение на родную кафедру и диссертация на тему модернизации троллейбусов.
Но вокруг уже вовсю бушевала перестройка. Бетонная дорожка судьбы инженера дала трещину, и в 1989 году Пелевин поступил в Литинститут. По большому счету делать там ему было нечего. Он уже давно писал рассказы, статьи и делал переводы для журнала «Наука и религия». Именно там, а вовсе не в Литинституте, Пелевин нашел кастальский ключ своего творчества — эзотерика, мистика и восточные религиозные практики. Попытки «исправлять» его рассказы со стороны литинститутовских мастеров с точки зрения Пелевина выглядели полным бредом. В итоге спустя два года вялотекущего учения Пелевин был отчислен как «утративший связь» с альма-матер. К тому моменту у него уже вышли несколько рассказов, повесть «Затворник и шестипалый» и сборник рассказов «Синий фонарь», за который через два года Пелевин получил «Малого Букера».
Последовавшие романы «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота», «Generation П» были настолько неожиданны по замыслу, что новое поколение постсоветских ИТР, считавших себя победителями «совка», с удовольствием интерпретировало их в пользу либеральной повестки.
Однако привычка к перпендикулярности не изменяла Пелевину ни тогда, ни сейчас. Уже в 1993 году он опубликовал в «Независимой газете» статью под названием «Джон Фаулз и трагедия русского либерализма», которая для него оказалась программной. В этой статье он, профессиональный «отрицальщик» современности, изложил нечто вроде собственной космогонии, чьи корни уходят в советскую действительность. «Для жизни по законам игры в бисер нужна Касталия, — писал Пелевин. — Россия недавнего прошлого как раз и была огромным сюрреалистическим монастырем, обитатели которого стояли не перед проблемой социального выживания, а перед лицом вечных духовных вопросов, заданных в уродливо-пародийной форме. Совок влачил свои дни очень далеко от нормальной жизни, но зато недалеко от Бога, присутствия которого он не замечал. Живя на самой близкой к Эдему помойке, совки заливали портвейном “Кавказ” свои принудительно раскрытые духовные очи, пока их не стали гнать из вишневого сада, велев в поте лица добывать свой хлеб».
Что касается постсоветской современности, то Пелевин был категоричен: «Большинство нынешних антагонистов совка никак не в силах понять, что мелкобуржуазность — особенно восторженная — не стала менее пошлой из-за краха марксизма».
Победители «совка» сначала решили, что «Витя так шутит». Но Пелевин не шутил. Примерно с начала нулевых он почти каждый год выпускает новый роман или сборник рассказов, который тут же становится бестселлером и забивает еще один гвоздь в гроб отечественного либерализма. «ГламурА и дискурсА» из романа «Empire V» (2006) — это, пожалуй, наиболее точное описание нашей скудной на чувства и мысли трансгуманной эпохи.
Но пелевинское «анти» только половина его идеологического портрета. Его позитивная часть по-прежнему остается в тайне. Впрочем, как и сама его личность. Пелевин упорно не приходит на вручения своих многочисленных премий, не принимает никакого участия в «тусовке», не имеет аккаунтов в соцсетях и почти не дает интервью. Место его проживания неизвестно так же, как и любая информация о его личной жизни. Периодически выходят фильмы и статьи-расследования о том, кто такой Пелевин, но факты, которые там приводятся, скорее всего, далеки от истины.
Так или иначе, но, похоже, Пелевин решил до конца отстаивать свое право на тот «нефункциональный аппендикс советской души», который в новую постсоветскую эпоху оказался «непозволительной роскошью»."""
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Вторник, 12.12.2023, 06:04 | Сообщение # 74 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Алексей Болдырев
Предновогоднее
Где-то за месяц до Нового года папа сказал Маше:
– А чего мы вечерами все в шашки, да в шашки? Давай уже по-взрослому, в шахматы, я тебя научу. Я мигом.
Вернувшись с доской-коробкой, он сдул с нее пыль, заговорщически потряс (внутри весело загрохотало) и скинул маленький крючок с гвоздочка. На журнальный столик высыпались желтые и черные фигурки. Одна скатилась и упрыгала под стол.
Маня живо скрылась под столешницей, где тайком понюхала и лизнула фигурку.
– Это ферзь. – назвал «беглеца» папа. – Я сейчас вернусь, только чаю налью.
– И мне. – потребовала Маня.
Эх, и давненько не было такого по-настоящему праздничного вечера тридцать первого декабря! Вместо привычной околонулевой мзги, а то и вовсе дождя, обильно лег снег, ударил настоящий мороз и на загляденье разукрасил окна. С черного прозрачного звездного неба реденько сыпали злые острые снежинки, колюче сверкали в свете фонарей, от студеного воздуха твердело в носу и манило лизнуть железное, проверить, все ли в мире еще в порядке. Загляденье!
В зал уже был внесен большой стол, отчего сделалось тесно и уютно, у окна красовалась разнаряженная в пух и прах елка. На праздничной скатерти постепенно выстраивались тарелки, салатники, вазочки. По-птичьи заглядывал и впустую поводил красным носом дед, – горячительного еще не выносили. Чертыхнувшись, уходил к себе.
А за журнальным столиком, позабыв про праздник, Маша отчаянно сражалась с папой. Над шахматной доской стелился дым, грохотали пушки, военная удача переходила из рук в руки, ядра крошили бастионы, стенали погибающие, истошно ржали кони.
В двадцать два часа тридцать четыре минуты по Москве все было кончено, – одиннадцатилетняя дочь поставила шах и мат тридцатисемилетнему отцу и старшему научному сотруднику института не из последних. Разгромила наголову и взяла казну – юбилейный рубль, что в праздничном благодушии пообещал отец, если проиграет.
В воздухе определенно чем-то запахло. Да, так пахнет утка, зажаренная в духовке до изумительной хрустящей корочки и победа, вырванная у изворотливого несгибаемого врага. Виват!
– Я выиграла… – то ли спросила, то ли констатировала несколько испуганная случившимся Маша.
– Пфф…– сказал папа, потирая выскобленный подборок и добавил. – Мм… Ээ… Пфф…
– Я выиграла! – уже твердо заявила Маша и улыбнулась с достоинством и экспрессией Моны Лизы. А внутри словно надувался воздушный шар, распирал радостью, вот-вот –и лопнешь от счастья. Но Маня деловито протянула отцу ладошку (так они традиционно заканчивали партии), тот пожал ручонку, милостиво и несколько небрежно сказал:
– Что ж, поздравляю. Молодец, так держать. Ну-с, а скоро ли уже Новый год? Сколько там на часах? А то есть охота, сил нет!..
Шумно поднялся из кресла, подошел к елке и стал бесцельно расправлять обильную мишуру, перевешивать игрушки.
Маня с теплотой и жалостью взглянула на побежденного (так молодой доктор тихо любуется своим первым одноногим пациентом, спасенным от гангрены) и, едва сдерживаясь, чтобы, улюлюкая, не пойти колесом, с достоинством принесла себя в кухню, где суетились мать и бабка и запотели окна.
Неестественно вывернув и сцепив руки за спиной (как умеют только обезьяны и эмоциональные дети), Маня, между прочим, поведала маме у плиты:
– Ма, я сейчас папу в шахматы обыграла. Шах и мат влепила! Он мне рубль обещал, если выиграю. Ну, я взяла да и выиграла, хи-хи! Слышишь?
Маня как бы принижала бешеную заинтересованность в победе, чтобы не показаться смешной. Мол, если бы не рубль, я бы и мараться не стала. А так, чего ж не выиграть-то?..
А мама в ответ:
– Поздравляю. Выиграла, и хватит на этом, а то свихнулась с этими шахматами. Завязывайте! Похудела, круги под глазами. Ой, боюсь, холодец не схватится! Не вертись под ногами.
А бабушка ухмыльнулась:
– Выиграла? Так ему и надо. Еще умного из себя корчит! Ребенку продул, ха-ха! Ну, насмешил, зятек!
Вручила внучке кочерыжку и подтолкнула из кухни. Аудиенция была закончена, не проинформированным оставался только дед.
Третьего дня врачи категорически запретили ему пить, что для убежденного бражника и его не менее последовательной печени было утопией почище «Города солнца» Кампанеллы, тем более в Новый год.
Старик проклял всю известную ему медицину от Гиппократа до телепередачи «Здоровье» в выражениях тургеневской возвышенной юной девы, угодившей мизинчиком ноженьки о дверной косяк, – немыслимо и грязно! Однако ближайшая поликлиника устояла на земной поверхности, и дед мрачно вытянулся на диване, будничен и желчен.
– Рубль? Ха! Я однажды в подкидного козу выиграл. Ваши шахматы –полная ерунда, в карты учись, в жизни пригодится. – посоветовал дед и предложил:
– А хочешь еще десять копеек срубить? Тогда дуй на кухню, незаметно от бабки возьми коньяк и бегом назад. Позарез надо, внученька.
В ответ Маша осуждающе возложила кочерыжку на дедов живот и удалилась. Что вообще происходит, никакого пиитета!..
Тут в дверь позвонили. Гости! Вот кто разделит восторг. Ввалились с мороза румяные Губановы, не дураки пожрать.
Шестиклассник здоровяк Витька Губанов презрительно скривился:
– Подумаешь, шахматы. Ты попробуй у меня в ножички выиграй. Брысь!
Сестра его Катька, ровесница Маши только фыркнула:
– Зато у меня новое платье. Глянь, какое!
А неповоротливый Губанов отец фальшиво потрепал Машу по головке и указательным пальцем с сардельки отодвинул с дороги, лежащей к столу. А мать Губанова уже вовсю трещала на кухне, хвасталась новой монгольской дубленкой. Черт, да тут все были заняты только холодцом, коньяком и собой!
А следом явилась чета Кошкиных, друзья деда с бабкой то ли еще по ирригации целины, то ли по экспансии кукурузы в Среднюю Азию или наоборот. В общем, давно дело было. У Кошкиных носы, как у дедушки. Взывать к их чувству прекрасного бессмысленно, еще тоже коньяк пошлют воровать, подумала Маша…
Несколько недель она шла к победе. Игра захватила. Сыграно было бессчетно партий, и всё поражение за поражением. Отец был силён , но девочка не сдавалась. Ночами являлась победа: счастливый проигравший папа подбрасывал Машу и горделиво потрясал ребенком с балкона перед всем двором. Внизу аплодировали жильцы, а Маша нетерпеливо дрыгала ножкой «Пусти! Пусти же!» и… летела, обмирая от восторга! Приземлялась у «Детского мира», где бесплатно забирала с полок что глянется. А порой снилось тревожное. Маша не могла сделать ход. Папа говорил, говорил не разобрать что, без остановки, – отвлекал как мог, а когда умолкал перевести дух, Маша не могла подвинуть фигуру, рука соскальзывала и соскальзывала, как во сне.
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
| lamoisha | Дата: Вторник, 12.12.2023, 06:04 | Сообщение # 75 |
|
Азиопа
Группа: Администраторы
Сообщений: 4678
Статус: Offline
| Пора было и за стол. Когда все расселись и взрослые выпили по первой, Маша сделала ещё попытку:
– Я сегодня у папы в шахматы выиграла. Он мне рубль должен. – сказала она, но за торопливым стуком ложек и вилок, шутками прибаутками её не слушали, только руки жадно мелькали и сталкивались над салатниками и вазами. Маня готова была заплакать.
Она набрала воздуху и уже громче:
– Я сегодня у папы в шахматы выиграла и…
– Да выиграла, выиграла... – благодушно оборвал папа, поднявшийся разлить по второй. – Просто я поддался. Праздник, как-никак. – усмехнувшись, пояснил он присутствующим, кто-то хохотнул…
Даа-с, старшие научные сотрудники порой за миг делаются главными в научных кругах преисподней (неслышимым предсмертным свиным визгом грянули тамошние литавры, раздались славящие папу аплодисменты рогатых козлоногих специалистов)…
Маня сидела на углу стола, ближе к елке, чтобы сподручно срывать конфеты. Потрясенная вероломством отца, общим пренебрежением, она задохнулась, глаза и ручки её судорожно задвигались, несомненно ища, чем всю циничную компанию за столом разом отправить к праотцам. Не найдя достойного орудия, она зажмурилась, тоненько заверещала: «Аа!», кинулась на елку и повалила: «Вот вам, гады!».
Ёлка упала, верхушка пришлась на старый обогреватель с открытой раскаленной спиралью. Загорелась мишура, снег из ваты, занялась хвоя.
Бабушка сидела против Маши, ближе всех к очагу возгорания. Она схватила из-под носа дедушки кружку компота и плеснула на ёлку . В огонь словно вдохнули жизнь кузнечными мехами: пламя благодарно взметнулось и затрещало. Перекинулось на синтетическую тюль и ближайшую штору.
– Это не я! Это какая-то неизвестная науке реакция! – в ужасе возопила бабушка (в прошлом учитель химии), по-детски трогательно открещиваясь от соучастия в поджоге.
А прозевавший компот дедушка готов был пристроить старую пироманку в огонь, – такое у него сделалось зверское лицо. В кружке-то был «нектар» из воровски отлитой водки, каких-то остатков самогона, всё закрашено аптечной перцовой настойкой до цвета компота из сухофруктов и мистифицировано фруктами из кастрюли с подлинным компотом.
Запахло настоящим пожаром. Стало не до праздника.
– Без паники, товарищи! Спасайте детей! – громко призвал отец Губанов и первым подал благородный пример – прихватил по числу отпрысков бутылку водки, коньяка, и в дверь!
Не растерлась и мать семейства.
– Моя дубленка! – воскликнула она в ужасе за обновку и кинулась на выход. А Катька схватилась за расшитую узорами грудь, в округлившихся глазах девочки бился первородный ужас: «Мое новое платье вот-вот сгорит! Господи, как я без него? Нет, только не это!». Катька кинулась следом.
Рабы вещей, мать и дочь уходили намётом наперегонки. А Витек Губанов сгреб с блюда нарезку дефицитной копчёной колбасы, сунул в карман штанов и, по заветам отца, абсолютно без паники отправился спасать себя, по пути захватив коробку конфет «Родные просторы» и несколько мандаринов, придирчиво выбрав покрупнее.
Удивительного пацана с самообладанием Юлия Цезаря и Муция Сцеволы вместе взятых обогнали страшно недовольные столь быстро завершимшимся банкетом Кошкины. Они уносили ноги, так как водку и коньяк уже унесли, а слабенькое винцо и шампанское оскорбительно для профессионалов ирригации страждущей души и тела…
Все происходило молниеносно, потому в дверях образовалась пробка, которую вышиб папа с потрясенной содеянным, молчаливой, немигающей Машей наперевес.
А ничего не подозревающая мама как раз возвращалась из кухни с блюдом настоявшейся в холодильнике селедки под шубой (килограмма три, навскидку), когда ее опрокинула оголтелая толпа.
Худенькая мамуля повалилась на пол, только тапочки вскинулись. Сыто чавкнув, блюдо накрыло её ещё гостеприимно улыбающееся лицо.
Потрясенная, ослепленная хозяйка дома тут же села, медленно роняя на грудь пласты салата, отплевалась и заорала прорезавшимся басом: –Вы что, озверели?!
Из зала, насвистывая и поигрывая мандаринами, показался Витек.
– Мм… – одобрительно заметил мальчуган в адрес незнакомки на полу, размазывающей по лицу салат, и невозмутимо проследовал в прихожую, где панически эвакуировались малодушные трусливые гости, хватая без разбору своё , чужое.
А разъяренная мама вскочила, горстями отбросила из глазниц кушанье, и с видом: «Какого черта происходит?! Ну, я вам!..» подалась в комнату, откуда…
Откуда с загадочными криками: «Неизвестная науке реакция! Я ни при чём !», – вылетела бабушка и уперлась в маму. Не узнала. Подскочила, что молодой петух, и завизжала:
– Аа! Деда мороза не заказывали! Изыди, нечистый! – и, завывая от ужаса, ускакала.
«Сошла с ума! Этого ещё не хватало!» – обомлела мама. А просто она не видала себя в зеркале. Кого сентиментальней, хватила бы кандрашка при одном взгляде на её «новый образ»…
Наконец, она вошла в комнату, где дед методично составил со стола бутылки, взялся за край скатерти и что силы дернул. Полетели в небытие гэдээровский фарфор, чешский хрусталь.
Мама схватилась за сердце, а дорогая плотная скатерть широким жестом отправилась на горящую елку. Дед взял шампанское, пробку долой, заткнул пальцем горлышко, растряс бутылку и мощной пенной струёй дал по шторам. Шипя, расходившееся было пламя умирало. А дед еще потряс и опять. Это было эффектно!
Второй бутылкой он добил возгорание.
С криками: – Посторонись! – ворвался папа с поломойным и мусорным ведрами и окатил елку водой.
Тревожно кудахтая, влетела бабка с двумя откупоренными бутылками пива:
– Пеной надо! Пеной! Это известная реакция! – кричит.
Но всё было кончено, и дед отобрал у неё пиво:
– Дай сюда, реакция! – и жадно приложился к бутылке. Заходил, защелкал морщинистый кадык умелого, бесстрашного огнеборца.
Меж тем в телевизоре отбивали последние секунды старого года куранты. С двенадцатым ударом дед допил пиво и мрачно сказал:
– С Новым годом, чокнутая семейка! Давненько я так не веселился. С фронта…
А папа воскликнул:
– Маша! Где моя Маша?!
– Я тут...
Папа присел, взял Машу за опущенные плечики и горячо повинился:
– Маша, прости меня, дурака эдакого! Ты честно выиграла у меня. Прости, дорогая!
У Мани сморщился, задрожал подбородочек и она говорит:
– Это ты меня прости, папочка! Я украла у тебя туру, пешку и поменяла местами фигуры, чтобы выиграть...
– Ты бы всё равно победила, доча! – воскликнул папа, и они крепко обнялись, не разнять. Высокие секунды духа!
– Оо, я сейчас заплачу… – простонала бабушка. – Но сначала, – что было в кружке?..
А мама окончательно отерла салат с лица и говорит:
– Главное, все целы! А ещё неплохо, что в салате верхним слоем майонез, сейчас в моде маски из него. Завтра меня будет не узнать…
– Мм, маски? Любопытно. – заинтересовалась бабушка, не узнавшая родную дочь пару минут тому.
А разгоряченный дедушка заявил, что он герой, всех спас и заслужил, чтобы ему поднесли чего согревающего и укрепляющего, потому что он стар для подобных романтических приключений, нужно унять стресс. Но ничего достойного подвига не осталось, а идти по соседям просить водку стыдно.
– Только в виде исключения! – убегая, сказала бабушка и вернулась со стаканчиком темной жидкости. Коньяк, - решил дед и осушил посуду залпом. С последней каплей у него поперли из орбит глаза, он покраснел, на лбу выступила испарина, хрипит:
– Что это?!
– Таракановка. Водка на перце и тараканах. Хорошо для радикулита, роста волос и вообще. Чем богаты, тем и… – развела руками бабушка.
Не известно насчет радикулита и вообще, а остатки волос у дедушки так и зашевелились, так и зашевелились! Он ринулся на бабушку, едва удержали, а та обиженно говорит:
– Это мне вместо спасибо. Что ж, достойная реакция...
А дедушка задушевно ей орёт , что еще одно слово «реакция», да хоть «гравитация», «эрекция» или что созвучное, то он за себя не ручается и будут трупы. Так к бабушке намертво приклеилось в дому прозвище «реакция», а дедушка надолго завязал. А назавтра папа с Машей как ни в чем не бывало сели за шахматы, прихлебывали чай с подушечками, подтрунивали друг над другом.
А этот необычный новый год стал самым незабываемым, а со временем самым любимым у семьи, обрастал легендами и преданиями, как и свойственно нормальным людям с юмором…
А. Болдырев
Наутро я всегда трансперсональна
|
| |
| |
